Нашёл он меня по интернету — просматривая электронные версии периодических изданий, обнаружил одну из моих «чернобыльских» публикаций, написанную дома, в Бостоне, о чём под фамилией было указано. Поскольку тайны из своего телефонного номера я не делаю, то и найти меня сложности не представляло. Вот так по телефону, с шестнадцатилетним опозданием познакомились мы с Василием Ивановичем Гороховым. Не случись в печально памятном 1986-ом вслед за чернобыльской, ещё и автомобильная катастрофа, надолго выведшая меня из строя, наше знакомство, скорее всего, состоялось бы ещё тогда — в Чернобыле, в Припяти, на Чернобыльской АЭС, с которыми связаны многие годы моей журналистской работы. Сейчас он в округе Колумбия — прилетел из города Курчатова Курской области, где постоянно живёт, в гости к сыну — тоже в прошлом специалисту атомной энергетики. Кстати, как и оба его дяди — братья Василия Ивановича: средний Алексей, трудившийся на Чернобыльской АЭС (покойный уже, увы, — в прошлом году трагически погиб от рук бандитов), и младший брат Александр, работающий на ЧАЭС вместе со своей женой и поныне. Словом, Гороховы — как любили писать в советские времена — фамильная династия атомщиков.

В.И. Горохов с сыном Максимом в Чернобыле (фото из личного архива В.И. Горохова)


Вспоминаем прошлое, общих знакомых… По российским законам Василий Иванович уже пенсионер, однако, по-прежнему, при деле. Ему и теперь, кстати, помогает многолетний опыт в ракетной технике и атомной энергетике — уже как члену редакционного совета бюллетеня «Ядерная безопасность», издаваемого российским Национальным институтом прессы. В июле 1986-го его срочно перевели в Припять из того же Курчатова, где он работал заместителем начальника Курского пусконаладочного производства союзного объединения «Атомэнергоналадка», на новосозданную должность заместителя директора Чернобыльской АЭС «по дезактивации и консервации города Припяти». Что за должность мудрёная, что за работа такая — город консервировать?

В.И. Горохов с группой дезактивации 4-го микрорайона г.Припяти (фото из личного архива)



О пресловутой 30-километровой чернобыльской зоне вам, конечно, известно. А ведь она — вторая, объявленная лишь спустя неделю после аварии.. Сперва же — сразу после катастрофы — Правительственной комиссией СССР по расследованию причин аварии на ЧАЭС была установлена меньших размеров зона отчуждения: в радиусе 10-и километров от атомной электростанции. Это город Припять и соседние сёла. На следующую ночь после аварии сюда прибыли из Киева и других близлежащих городов 1200 автобусов и три специальных железнодорожных состава. Менее трёх часов оказалось достаточным, чтобы вывезти 45 тысяч припятчан. В последующие дни закончили эвакуацию из зоны остальных.



То было первоочередным — вывезти население. А дальше? На десятикилометровом «острове» уровни радиации местами достигали сотен миллирентген в час и более — значительно выше допустимого. Каково придётся сотням тысяч человек, повахтово занимающимся послеаварийными работами? А реальная угроза стремительного переноса радионуклидов дождями в реку Припять — приток Днепра, а с ветрами — по Украине и дальше по миру! Чрезвычайщина не спасёт — нужна долговременная работа — дезактивация всей зоны и, прежде всего, самого «грязного» места — города Припяти. Другими словами, на длительное время — вплоть до восстановительного периода — законсервировать все городские инженерные сети и системы жизнеобеспечения: электро-, водо-, газоснабжение, канализацию. Организовать строжайший дозиметрический контроль за всем, что вывозится из города или захороняется — от бытового скарба до габаритного оборудования. И ещё, и ещё… Вот и понадобилась не существовавшая дотоле должность ещё одного замдиректора ЧАЭС — своеобразного главного «санитара» 10-километровой зоны. Или, как её ещё называли, «радиоактивного коменданта радиоактивного города». (Дай бог первого и последнего!)



О героях-ликвидаторах, многочисленных версиях причин чернобыльской катастрофы, неприглядной политике тогдашних партийных и советских властей, о плохой социальной защищённости потерпевших и страшных последствиях Чернобыля, коснувшихся разных регионов планеты, — обо всём этом сказано и писано в мире ох как много. Но мало — об истинной атмосфере, что царила непосредственно в том недобром месте. Для сегодняшних ровесников катастрофы, даже для их товарищей чуть постарше она — лишь история. И чем дальше отодвигаются те события, тем ценнее свидетельства их участников и очевидцев. Для лучшего понимания теми же нынешними 16-летками трагедии, до сих пор ещё испещрённой многочисленными вопросительными знаками.

А.Б.: — У меня словосочетание «чернобыльская эпопея» ассоциируется не только с послеаварийным временем, а со всей историей Чернобыльской АЭС. Ведь эпопея совпала с агонией тогдашнего СССР и вобрала в себя тот абсурд, те унизительные материальные и моральные тяготы, которые и привели Советский Союз к распаду. Помню толпу негодующих припятчан, бегущую за долгожданным хлебным фургоном — продуктовые магазины опустели. И это в городе, всегда славившимся особым снабжением! А полотнища призывали каждого самоотверженным трудом приблизить пуск очередного энергоблока… Или другое: шок от аварии, трагической гибели пожарников, а в спешно закрытых магазинах и брошенных эвакуированными квартирах — мародёры спешат нахапать побольше…

В.Г.: — И раньше такое было, и потом: увы, та система густо засадила подобным наше жизненное поле. Ещё в Москве при назначении мне вручили утверждённые Правительственной комиссией так называемые «Мероприятия», определяющие объём работ, которых с лихвой хватало не только для моей должности. В документе расписано, какие министерства и ведомства, к какому сроку и что должны сделать. Казалось бы, всё ясно — флаг тебе в руки и вперёд! Не тут-то было. «Мероприятия» оказались хитромудрыми — как бы для двоякого прочтения: через розовые очки, и через прозрачные, сквозь которые видна реальность. По первому прочтению выходило: город скоро оживёт и не далее как весной-летом следующего 1987 года в него вернутся жители, которым обещали, что вывозят их «на три дня». Второе прочтение диктовало прямо противоположное: мертвый город надо достойно похоронить! Соответственно, двояко и действовали исполнители — как говорится, по мере своей испорченности.

К тому же, положение моё было на первых порах непростым — я ведь воспринимался большинством начальствующих лиц как «варяг», чужак, да ещё на какой-то «мутной» должности; а оклад-то — вполне реальный и приличный! И не объяснишь каждому, как и для чего ты среди них оказался. К тому же, я не был членом КПСС. Ни до этого, ни после. Сами помните, в то время на такой должности, да без партбилета… Так что и в этом отношении был «инородным». Но война войной, а кое-кто с этим был вынужден мириться. Ведь приходилось обращаться не только с просьбами, но и с поручениями к представителям городской власти, партбилеты носящим и уже к тому времени строящим из себя этаких утомлённых героев: их можно и должно почитать, восхищаться ими, но не более. А от них ох как требовалась реальная работа в городе и с городом — постоянная, без «перекуров». То ли не могли они этого, то ли и не хотели, но только всецело были поглощены устройством личного, так неожиданно разворошенного быта. Надо поспешать, дабы не упустить заманчивых льгот.



Многие были с таким настроем… В то же время я с тёплым чувством вспоминаю помощь и поддержку председателя Припятского горисполкома Волошко, начальника строительства ЧАЭС Кизимы, зампреда совмина Украины Гуренко, командующего контингентом МВД генерала Дурдинца, других…
Когда по предложению союзного министра Славского Правительственной комиссией было решено начать дезактивацию и запускать в работу системы тепличного хозяйства для организации радиобиологических исследований, которые возглавил Николай Павлович Архипов и занимается этим по сей день, то мы не могли найти ни одного листа технической документации. И получить помощи ни от службы главного архитектора Припяти, ни от других хозяйственных подразделений тоже не могли. Даже топографические карты города, его инженерных сетей таинственно исчезли.

К счастью, влияние тех чинуш не явилось определяющим. Всё же большинство «ликвидаторов» той первой волны лета 1986 года, которые работали там вплоть до закрытия «саркофагом» разрушенного реактора, — люди стоящие. Каждые 15 суток менялись вахты постоянных работников. Добровольцы-прикомандированные приезжали на два месяца с направлениями «Союзатомэнерго». Это были не случайные люди, а отобранные из числа множества желающих. Знаете, сколько тысяч, а не сотен, было обращений с просьбой направить на работу по ликвидации аварии? Да в каком патриотическом стиле они написаны! У меня такие письма сохранились. Те первые «ликвидаторы» напоминают мне медбратьев и медсестер военного времени, которые перевязывали кровавые раны и останавливали теплую, живую кровь раненого. А вот из тех, кто попал сюда в последующие годы, оказалось, многие напоминают белых червей, для которых гной раны стал кормом и средой обитания. Конечно, я имею в виду не тех, кто был и находится там ныне по профессиональным интересам, а только тех, кто устроился туда единственно ради больших денег и чтобы получить льготную пенсию.



А.Б.: — … А ещё припомнился разговор с Брюхановым — бывшим директором ЧАЭС. Давний и по другому поводу, но похожий основной мыслью на этот. Было то за пять месяцев до катастрофы. Приближалось пятидесятилетие Виктора Петровича, и я готовил для газеты соответствующий «юбилейный» материал. Человек-то известный, к тому времени руководимый им «первенец атомной энергетики на Украине», благодаря досрочному выводу на проектную мощность того злосчастного четвёртого энергоблока, уже выработал более 100 миллиардов киловатт-часов электроэнергии! Так вот, когда речь зашла о злободневных проблемах ЧАЭС, Брюханов посуровел. Как и на всех других предприятиях, подводили смежники: проектировщики, строители, монтажники, поставщики оборудования. Но наипервейшее зло он видел во всё более прогрессирующем абсурде. До чего дошло: по разнарядкам партийных органов, наравне с другими предприятиями и учреждениями, атомную электростанцию обязывали убирать с полей урожай, строить теплицы, сенохранилища, производить товары народного потребления. А ведь ЧАЭС — не обычное предприятие, преступно атомщиков отвлекать от главного — обеспечения надёжности и безопасности её работы. «Не приведи бог, стрясётся у нас что-то серьёзное — боюсь, не только Украине, но и всему Союзу не справиться с такой бедой», — говорил Брюханов.

И как в воду глядел: катастрофа оказалась глобальной, а обвинили в ней его же самого вместе с главным инженером, его заместителем, начальником смены, начальником цеха и инспектором Госатомэнергонадзора. При чём здесь он? «Директор атомной электростанции несёт ответственность за ядерную безопасность», — гласила инструкция. Брюханов же, как записано в приговоре, допустил «небрежность во время эксплуатации станции» игнорировал «недостатки её системы безопасности». Потому и определил ему суд максимально возможный по статье срок — 10 лет без права обжалования. (Правда, его освободили через пять. Но — «за примерное поведение»!)



В.Г. — Хотя заместителем директора ЧАЭС я стал уже после аварии, когда Брюханов находился под следствием и был изолирован, однако знал его. Нравился мне этот человек, я даже собирался у него работать. С тем, что он говорил вам насчёт абсурда, согласен, и что обвинение Брюханова в катастрофе есть частью того абсурда — тоже бесспорно. Но представлять Брюханова этаким безвинным козлом отпущения не стоит. Просто судили его не по тем статьям! Это не только моё мнение, ведь после аварии я работал с сотнями людей, которые сами всё видели и пережили, в том числе и мои братья.

По тем временам Брюханов просто был обязан сидеть в тюрьме в соответствии с принципом единоначалия, и тем более, коль такая катастрофа произошла в его хозяйстве. И он, думаю, прекрасно отдавал себе в этом отчёт. Он знал правила игры «той шпаны» (как назвал их Александр Николаевич Яковлев, бывший в своё время членом политбюро той же «шпаны»), и от будущего звания Героя Социалистического Труда отказываться не собирался, хотя звание собиралась присвоить ему всё та же «шпана». Ему при жизни можно было отлить золотой памятник, если бы он утром 26 апреля призвал всех жителей города не выходить из квартир и домов. Той ночью так сделали многие ребята, работавшие в ночную смену, телефонными звонками своим семьям. А он ведь — начальник гражданской обороны! Это его прямая обязанность!

Мне, кажется, у Брюханова был психологический шок. Он не мог, не хотел поверить в реальность происходящего, что той личной жизни, которая была ещё вчера, у него больше не будет. Всё нутро его не хотело с этим смирится. И он врал: себе и другим. А заткнуть ему рот при той системе было невозможно, хотя большинство местных технарей понимало истинные масштабы происшедшего. Если ты десятилетиями держишь власть в руках, то будь готов разумно распорядится ею в критическую минуту. Брюханов оказался не готовым. Потому-то наутро ребятишки на велосипедах свободно подкатывали к горящему блоку, а женщины возились на огородных участках, загорали под радиоактивным шлейфом. А были бы припятчане предупреждены, они могли сидеть дома, законопатив щели в окнах и в дверях влажными тряпками. Вот за что надо было судить Брюханова и, возможно, назначить ещё более суровую кару!




Приказ о возложении на В.И. Горохова обязанностей по обеспечению дезактивационно-восстановительных работ



А.Б.: — …Поступи он иначе, то был бы акт самопожертвования, противоречащий тогдашним устоям. Не каждому дано быть Сахаровым. В своём «Последнем слове» Брюханов заявил: «Я не виноват, виновата система и, в известной степени, технические аспекты реактора». Снова — «система»!.. Та, которая его пригрела, а потом, походя, выплюнула…

В.Г.: — Её проявления в такой экстремальной ситуации, как после чернобыльской катастрофы, выглядели особенно дикими. Сразу после аварии председателем Правительственной комиссии был зампред союзного Совмина Б.Е.Щербина (вообще председатели сменялись ежемесячно). Вот характерный случай, о котором со мной поделились его участники. Самый первый облёт на вертолёте горящего ещё, разрушенного четвёртого энергоблока. Щербину сопровождает свита «технарей», среди которых — главный инженер «Союзатомэнерго» Прушинский. Оценив увиденное, он заявляет, что жителей города надо немедленно эвакуировать. В ответ Щербина бросает, не обращаясь ни к кому конкретно: «С паникерами разберёмся потом!» Далее: «Немедленно приступить к проектированию ремонтно-восстановительных работ. Ввод блока в эксплуатацию — в октябре месяце!» Это уже относилось к Конвизу, начальнику «Гидропроекта». Вокруг носителя большой власти всегда как бы потрескивают электрические заряды, а при таком характере, какой был у Щербины, и подавно чуть ли не озоном пахло. Вскоре «паникёров» во главе с Борисом Яковлевичем Прушинским «ушли».



А.Б.: — Бесспорно, Чернобыль — катастрофа не только экологическая, он убедительно показал несостоятельность той социальной системы. Я бы сказал, особенностью чернобыльской беды, отличающей её от иных глобальных техногенных катастроф, была именно «советскость». Это слово поясняет истоки абсурда, утаек, вранья, которые и тогда людям навредили, да и сейчас ещё мешают поставить все точки над «i». Помню успокоительные радиообращения минздрава после аварии и вопреки им — страхи: «От радиации мы все вымрем!» И длиннющие очереди за красным вином: говорят, выводит радионуклиды. За 17 лет было высказано множество диаметрально противоположных мнений о последствиях аварии для людей, непосредственно находившихся в чернобыльской зоне, их детей. И не поймёшь: кому верить?..

В.Г.: — По своему опыту общения с теми кто «взял» приличные дозы радиации, я убедился в её избирательности — одни для неё — любимчики, другие — пасынки. При одинаковых полученных дозах одни ускоренно уходят из жизни, другие — тьфу-тьфу — здоровы и трудоспособны. Лично я проработал в зоне с середины июля 1986-го по январь 1987-го без отъездов на оздоровление, по 12-16 часов в сутки. Потом режим стал более упорядоченным и не с такими радиационными нагрузками, особенно после выпадения снега. В отличие от многих, у меня был целый набор всевозможных дозиметров. Поэтому я всегда знал, в какой обстановке находился и сколько «нахватался» к концу дня. Бывало, что и по 2 рентгена, а во время облёта разрушенного энергоблока дозиметры воообще зашкаливали. Предельная же доза в аварийных случаях тогда была 25 рентген (беров). Среди «ликвидаторов» появилось словечко «шитики». Оно обозначало всё, что подарила ЧАЭС. «Шитики летают, от шитиков в горле першит, от шитиков хорошо лечиться самогоночкой…») По примерным подсчетам я «взял» около 170 рентген чистого облучения. Поскольку количество «шитиков» неуклонно росло, не вызывая, понятно, радости, то я бросил этот учёт ради своего, так сказать, психологического здоровья. Других переживаний и эмоций хватало с лихвой. Правда, надо сказать, я здоровьем обделён не был: прежде уделял внимание здоровому образу жизни, купался, например, при любом морозе в проруби — еще со времени работы в Воркуте. Занимался атлетической гимнастикой, дабы не втянуться в жаждущую пьянку.

Разбор очередного послеаварийного дня. В центре (сидит) — один из «отцов» советской атомной энергетики и «чернобыльских» реакторов, Президент АН СССР академик А.П. Александров, стоит второй слева — В.И. Горохов (фото из личного архива)



А вот о других. Андрей Митенков, он работал в группе дозиметристов. Его отец — академик Фёдор Михайлович Митенков, приехавший в зону со «свитой» президента АН СССР Александрова, — был тогда одним из самых засекреченных академиков (он занимался ядерными силовыми установками). Так вот, Андрей «взял» намного больше меня — около 350 рентген. Прошли годы. Как-то во время очередной командировки в Горький, где Андрей сейчас живёт, узнаю от наших общих знакомых: он женился, имеет здорового ребёнка. Несмотря на все «чернобыльские» приобретения. Сам Андрей считает: это потому, что он — заядлый «морж».

Конечно, преувеличить опасность чернобыльского удара трудно. Нет соизмеримого! Однако и спекуляций на той беде хватает: псевдогероев, дутых страхов. Невыясненного, непонятого — тоже. Главный судья — время. Отойдут в небытие участники, исчезнут эмоциональные всхлипы и шкурные интересы, и тогда появится настоящая оценка этого удара. Третье поколение от тех, кто «взял» столько, что иному на лучевую болезнь хватит, а после этого, как Андрей Митенков, заимел здорового ребёнка, — вот этого поколения состояние здоровья расставит все точки над «і». Может, и не уроды будут, а участятся гении по сравнению с теми, деды которых «не брали». Существуют же гипотезы, что ускорителями эволюционного процесса живой материи явились факты облучения Земли при блуждании её вместе с Солнцем по галактической орбите…



Статья об Василии Ивановиче Горохове, авторе чернобыльского фотоархива, первую часть которого, с короткими авторскими рассказами о снимках, мы недавно опубликовали:

Ликвидация аварии на ЧАЭС. Часть I. Зима в Припяти 1986-87 гг.


Василий Иванович постоянный посетитель нашего сайта, свои вопросы вы можете задать ему здесь же, в комментариях.



Источник текста: http://www.vestnik.com/issues/2003/0430/koi/bolyasny.htm


[hr]